Сохраним дом поэта для потомков

О нашем выдающемся земляке ­ классике русской поэзии, прозаике, эссеисте, публицисте, переводчике, художнике­авангардисте Владимире Алейникове наша газета уже не раз рассказывала своим читателям.

Напомним некоторые странички из его биографии. Родившийся в Пермской области, он вырос в Кривом Роге, который и считает своей родиной. Здесь прошли его детство, отрочество и ранние юношеские годы. Жила семья Алейниковых на Гданцевке, на улице Челюскинцев, 67. Перед отъездом в Москву в 1963 году за его плечами было две школы ­ средняя и музыкальная (по классу фортепиано). С пятнадцати лет он увлекся джазом. Играл в местных джаз­оркестрах. Был хорошим импровизатором. Рисовал с детства. В юности занялся графикой и живописью уже всерьез. Но главным делом его жизни стала поэзия. Как восходящая звезда, по мнению знатоков, яркий и очень талантливый молодой поэт Алейников стал известен вначале в родном городе. В 1962 году в Кривой Рог приехали Микола Винграновский и Василь Симоненко ­ молодые поэты, ведущие фигуры и вдохновители движения шестидесятников в Украине. С группой молодых криворожских литераторов пред ними предстал и Володя Алейников ­ зеленоглазый, с вьющимися светлыми кольцами волосами юноша. Читая стихи, он закрывал глаза и впадал в некий поэтический транс. После импровизированного вечера поэзии Винграновский подозвал Володю к себе и сказал: «Если бы я писал в 16 лет так как вы, я бы считал себя гением».
В том же 1962 году одно из стихотворений Алейникова, правда, с цензурными вторжениями в текст, опубликовала городская газета. Вскоре появились первые публикации его стихов в украинской периодике. К ним также цензура приложила руку. В период хрущевских гонений на деятелей литературы и искусства Алейников подвергался обличению в прессе за свое новаторство в поэзии. Тем не менее, власть имущие понимали, что юноша, несомненно, талантлив и хотели видеть русскоязычного поэта среди тех, кто творил на украинском языке. Предлагали поступить в Киевский университет, приглашали на совещания литераторов в столицу, сулили радужное будущее, но Алейников уехал в Москву.

ПАРИЖ 60­-Х
Столица СССР 60-­х была для русской интеллигенции... Парижем. В 1963 году Москва широко распахнула свои объятия перед провинциальным пареньком. Он не был похож на мальчиков и девочек из Переделкино и элитных московских высоток ­ детей московских литераторов ­ талантливых и посредственных. Они, одетые в дорогие костюмы и платья, пировали в Домах творчества писателей, журналистов, кинематографистов, восхваляя все зарубежное. А он жил в русском стиле и пировал так, как пировали его новые друзья ­ представители неофициальной культуры: подпольные поэты, чердачные художники и уличные музыканты. Водку и коньяки не пил. Предпочтение отдавал вину ­ портвейну.
В 1964 году Алейников, успешно выдержав большой конкурс, поступил на отделение истории и теории искусства исторического факультета МГУ. Учеба затянулась на долгих девять лет ­ университетский диплом он защитит лишь в 1973 году. Правда, по специальности работать не будет никогда. На то было несколько причин. Главная ­ преследования властей...
...60­е годы. Это время было орфическим. Стихи прекрасно воспринимались людьми с голоса. Алейников непрерывно выступал с чтением стихов ­ в институтах, в мастерских авангардных художников, в квартирах, в литературных салонах ­ везде, куда его постоянно приглашали.
В то время вместе с поэтом Леонидом Губановым создал ныне забытое, а тогда культовое творческое содружество СМОГ (Смелость Мысль Образ Глубина или Самое Молодое Общество Гениев).
Без ведома автора, по каким-­то таинственным каналам, самиздатовские машинописные перепечатки стихов Алейникова попали за рубеж, появились в западных изданиях публикации стихов. Начались передачи на западных радиостанциях, в которых литературу превращали в политику (хотя сам поэт политикой никогда не занимался). Советская власть не прощала подобного. В те времена на любом вольном пути «кем­то» закладывалась обреченность. А смоговцы не сворачивали! Сворачивать норовили им ­ шеи. Судьбы ломали, биографии корежили. Их считали «идеологическими диверсантами». Семь сотрясений мозга в те времена получил Владимир Алейников от условных «кто-­то» по приказу «кого­то», возвращаясь, домой после чтения своих стихов. Весной 1966 года созданный им вместе с поэтом Леонидом Губановым СМОГ был разгромлен. 14 апреля состоялось последнее выступление у памятника Маяковскому. На этом Самое Молодое Общество Гениев и прекратило существование. Владимир Алейников отсидел «за поэзию» 15 суток. Его изгнали из МГУ, выселили из общежития и исключили из комсомола.

ЖИЗНЬ БИЛА ПОЭТА ЗЛО И ЖЕСТОКО
Владимир Алейников попал под неусыпное око «литературных агентов» Лубянки. Но он двигался вперед и дальше своей дорогой, не изменяя традиции, брезгуя новомодными поэтическими тенденциями и отмечая прожитые годы новыми стихами и прозой. В семидесятых Алейников семь с половиной лет вынужден был бездомничать, скитался по стране. Голодал, жил в нищете. Перебивался случайными заработками. Но везде и всегда находил поддержку в неофициальной творческой среде. «Знаю, что новые мои книги стихов и прозы будут изданы. Говорить о них заранее не стану. Книги ­ пусть сами говорят за себя. Добрая половина моих писаний ­ доселе не издана. Мне надо работать. Речь ­ живая вселенская материя. Постараюсь расширить ее возможности. Все остальное придет потом...», ­ скажет он в одном из интервью.
Стихи и проза Владимира Алейникова станут доступными широкому кругу читателей после распада Советского Союза, когда в начале 90­х началась эпоха свободного книгопечатания.
Поэта считают последним из оставшихся в живых патриархов советского самиздата. В настоящее время его произведения широко издаются в нашей стране и за рубежом. Книги «Путешествие памяти Рэмбо» (в двух книгах), «Возвращение», «Отзвуки праздников», «Ночное небо», «Звезда островитян», «Скифские хроники», «Тадзимас» хорошо известны любителям литературы и переведены на многие языки мира.

ПОЭТ ДВУХ НАРОДОВ
Владимир Алейников считает себя поэтом двух народов. Став «москвичом», в одном из интервью он тепло отзовется о городе своего детства и юности: «Москву я поначалу воспринимал романтически, а потом она стала для меня чужой. Я вырос в Кривом Роге, всеми корнями на Украине. У меня по отцовской линии ­ старый запорожский казацкий род. Материнский ­ с Поволжья... Я себя степным человеком ощущаю. У меня в Кривом Роге полдомика осталось, есть брат, все время тянет туда...»
Летом Владимир Алейников живет в Коктебеле, зимой ­ в Москве. Но не забывает он и родной город, о котором тепло вспоминает почти во всех своих интервью. У поэта есть стихотворение «Когда в провинции болеют тополя...», написанное в далеком 1964 году. Оно пришлось по душе нескольким поколениям современников и непременно присутствует во многих печатных стихотворных подборках. Это стихотворение, что называется, хрестоматийное. Им открывается и первый том собрания сочинений Владимира Алейникова, вышедшего в восьми объемных книгах в московском издательстве «Рипол Классик» (2015 год).
Когда в провинции болеют тополя,
И свет погас, и форточку открыли,
Я буду жить, где провода в полях
И ласточек надломленные крылья...
«Провинция для меня ­ не просто звук, условность, географическая конкретика, место вдали от столиц, но ­ почва, поддерживающая меня доселе своими токами, среда, очень важная для моего формирования, место, где зародилось и развилось всё моё творчество, ­ говорит поэт. ­ Если собрать воедино всё, написанное мною в Кривом Роге, и стихи, и прозу, ­ получится несколько полновесных томов. А если присоединить к этим писаниям и тексты, написанные в Москве и Коктебеле, в которых говорю я о своей родине, то получится многотомное собрание сочинений. Моя родина ­ всюду со мной. Пусть у неё бывают болезни. Но она и ранее выздоравливала, и ныне выздоровеет, потому что она, по природе своей, изначально здорова...».
Есть у Алейникова и ностальгические стихи о родном Криворожье, написанные в 70-­е годы: «Подвесные мосты над рекой...», «На лодочной станции сохнет весло... Колоны белеют, подобны верстам...», «Холмы, долины, балки, хаты, судьбой хранимые века. И все, кто нежностью крылаты, к тебе склоняются, река...».
Два года назад, не имея возможности приехать в Кривой Рог из аннексированного Крыма, поэт прислал своим землякам ­ участникам литературного вечера, посвященного его 70­летнему юбилею, такое письмо­-обращение: «Дорогие друзья, славные мои земляки! Я очень благодарен всем вам за то, что вы помните обо мне, о моем юбилее. К сожалению, не было у меня возможности приехать к вам, снова побывать в родном городе. Но всем сердцем я с вами. Несмотря на возраст, рано мне подводить итоги. Силы при мне. Я много работаю. Постоянно выходят мои книги стихов и прозы, появляются публикации в периодике. Издано моё собрание сочинений в восьми томах. И если в прежнюю эпоху, когда меня долго не издавали, я и помыслить об этом не мог, то ныне это реальность. Родина везде и всегда со мной. Здесь, в Кривом Роге, я вырос ­ и здесь началось моё творчество. Здесь мой настоящий дом. Здесь та благодатная почва, на которой произросло всё, что я создал в поэзии и прозе. Это ­ родина речи. Поэтому я ­ здесь. И сейчас, и навсегда. Ваш Владимир Алейников».

КРИК ДУШИ
На днях я получил от Владимира Дмитриевича электронное письмо с просьбой о помощи спасти его дом от разрушения и рук вандалов. Поэт пишет:
«Дорогой Слава! В Коктебеле жара. Периодически прихварываю. Давление, потеря координации движений, головокружения, сердце и прочее. Некоторое время назад упал на лестнице, сильно ударился головой, ­ болят шея и спина. Бывает, хожу с трудом. Но стараюсь героически выстоять и держаться. Спасаюсь от всего только работой. Постоянно думаю о родном разграбленном доме и нашем разрушенном криворожском рае. Сколько чудесных работ в нашем доме отец мой написал!
Сколько в нашем доме я написал стихов и прозы! Я наивно мечтал, что когда­нибудь в нашем доме на Гданцевке будет культурный центр или даже своеобразный музей.
Но кому он нужен в Кривом Роге? Где теперь несколько сотен украденных отцовских работ?
Где мои рукописи? Где письма, фотографии и прочие материалы из нашего семейного архива?
Никто не знает. Вместо былой гармонии ­ сплошная дисгармония. Вместо целостного образа ­ какое-­то зияние. Всё разрушено. Почти руины ­ вместо разграбленного дома и уничтоженного сада. Вот что преподнесла мне родина. Да ещё и непрерывную боль. Если у меня будут силы и здоровье, я ещё напишу обо всём этом. А пока что стану вспоминать о хорошем и светлом, с детства мне дарованном родиной. Даст Бог, оживёт и речь. Всего Вам самого доброго. Владимир Алейников».
Я побывал в доме поэта по улице Челюскинцев и ужаснулся. О каком неофициальном музее, который мог бы стать достопримечательностью литературного Криворожья, может идти речь? В доме почти ничего не сохранилось. Практически не осталось мебели, книг. Бесследно исчезли семейный архив, фотографии, рукописи, картины Дмитрия Григорьевича Алейникова ­ отца поэта ­ одаренного художника­-акварелиста, любимые вещи... Обитель поэта стоит пустой, приходя в негодность. Это просто поразительно, что в доме великого поэта творится такое запустение, что его растаскивают по частям.
Правда, позже мне удалось выяснить, что недавно здесь вместе с известным в городе художником Николаем Рябоконем побывали сотрудники городского историко­-краеведческого музея. Неравнодушным к истории родного города людям кое­что удалось спасти и увезти на хранение в фонды музея. Давайте сообща сохраним для потомков дом поэта!
Ну а что же чиновники, которые так любят рассуждать о культуре? Близкий друг Алейникова поэт Ян Бруштейн написал ему на днях: «Придёт время и они будут локти кусать, когда в твоём доме надо будет создавать музей величайшего сына этого города!».
Согласитесь, лучше и не скажешь...

Святослав АЗАРКИН