Участник обороны «Азовстали» Юрий Никитчик:«Мы хотели бежать из плена, но не могли. Это могло поставить под удар жизни других бойцов»

В прошлом номере газеты «Пульс» вышла статья, посвящённая нелёгкой судьбе участников обороны комбината «Азовсталь». В ней бойцы воинской части 3011 Национальной гвардии Юрий Никитчик и Владимир Швец в подробностях рассказали нашим читателям о событиях, которые предшествовали началу войны, о защите Мариуполя и «Азовстали». И о том, насколько тяжело им далось решение сдаться в плен оккупанту.

Затем был лагерь для военнопленных в Еленовке, позже ­ тюрьмы и исправительные колонии на территории так называемых «днр» и «лнр». Бойцы прошли все круги ада. Неизвестность ­- вот что пугало их больше всего. Но они держались и верили в то, что обязательно вернутся домой.

 

Ребята с трудом подбирают слова, но всё же рассказывают о нелёгкой жизни в плену, о методах психологического воздействия россиян на военнопленных и о долгожданном возвращении домой.

В российском плену военнослужащий Юрий Никитчик находился чуть больше года. Сначала нашего земляка держали в фильтрационном лагере в Еленовке. После этого перевели в Свердловскую исправительную колонию №38. Она находилась на территории самопровозглашённой «луганской народной республики».

­ Юрий, что произошло с вами после того, как вы вышли из «Азовстали» и сдались в плен?

- За территорией комбината нас встретила огромная толпа оккупантов. Где­-то 700 вооружённых до зубов людей. Мы сложили оружие, и в сопровождении конвоиров нас повели к ближайшему блокпосту. Там россияне вели учёт военнопленных и проводили личный досмотр. Удостоверившись в том, что запрещенных предметов у нас при себе нет, посадили в автобус и отвезли в фильтрационный лагерь.

Когда мы прибыли на место, нас сразу по одному человеку начали вызывать на допрос. Я долго ждал своей очереди. Перед допросом взяли отпечатки пальцев, а потом стали фотографировать все мои татуировки на теле. После этого задали ряд стандартных вопросов.

Спрашивали, кто я, откуда приехал, где служил, чем занимался на службе. А потом снова вернулись к теме моих татуировок.

Если коротко, то я в своё время, когда наносил их на тело, увлекался скандинавской мифологией. Это я и пытался объяснить своим мучителям. Но позже осознал: русские военные настолько зомбированы, что у них любой рисунок на теле похож на нацистские руны.

Задавали много вопросов, некоторые из них потом повторяли, ждали, когда я собьюсь или запутаюсь в своих показаниях. Спрашивали, например, в каких военных преступлениях подразделения «Азов» я принимал участие, по какой причине мы прикрывались мирным населением и бомбили дома в Мариуполе. Другими словами, они пытались нас убедить в том, что это мы, а не они, сровняли город с землей.

­ Где содержались военнопленные?

- Всех расселили по баракам. В одном держали исключительно «азовцев», в трёх других -­ всех остальных. Я знаю, что в бараке, где были «азовцы», находилось до 800 бойцов. В нашем было на сотню меньше.

При этом кроватей было не больше 30. Многим приходилось спать на земле. Потом мы придумали сдвигать кровати вместе, чтобы большая часть людей всё-­таки спала в нормальных условиях.

Было невыносимо тесно, но это был единственный выход. И это при том, что остальные бойцы остались спать на земле.

Позже мы попросили охранников, чтобы нам в барак принесли больше кроватей. На следующий день россияне вынесли из помещения все без исключения койки. Им показалось это хорошей шуткой. С того момента уже все спали на земле.

­ Чем кормили военнопленных?

- Вы знаете, то, чем нас кормили в Еленовке, нормальной едой точно не назовёшь. На завтрак давали кашу, на обед ­- похлёбку из воды и картошки, а на ужин ­- всё ту же кашу. И так каждый день.

Иногда в тарелку с кашей могли положить кусок мороженой рыбы. Но на этом всё. Что касается порций, то они были настолько маленькими, насколько это вообще было возможно. Мы постоянно недоедали. И многие из-­за этого падали в голодный обморок.

По вкусу еда была ужасной. Но в силу того, что нас, по сути, морили голодом, и такая пища была в радость.

­ Как проходил день в плену?

- Весь наш день состоял из сидения в бараке, построений, проверок, походов в столовую и обратно. Морально всё это буквально убивало меня.

­ У вас была возможность связаться с родными и близкими?

- Нет. И отсутствие такой возможности оказывало на нас колоссальное давление. Мы не знали, что происходит в нашем родном городе, живы ли наши родные и близкие, всё ли с ними в порядке.

А спросить было не у кого. И от этого можно было просто сойти с ума. Нередко эти мысли не давали мне уснуть. И я до утра мог думать только об одном: когда всё это закончится?

­ Вас пытали?

- Простите, но я не буду отвечать на этот вопрос. Мой ответ может навредить тем парням, которые до сих пор находятся в плену.

­ У вас были мысли сбежать из фильтрационного лагеря?

- Да, и не один раз. Мы с парнями поднимались на второй этаж нашего барака, заглядывали в окна, с которых хорошо просматривалась вся территория лагеря. И даже пытались составить план побега.

Но давайте смотреть правде в глаза: многие из ребят так были физически истощены, что некоторые из них, если бы бежали, упали бы через 10 метров.

К тому же сам лагерь хорошо охранялся. Выбраться наружу мешали заборы с колючей проволокой и вооруженные охранники.

­ Сколько времени вы провели в Еленовке?

- Один месяц. После этого меня отвезли в Свердловскую исправительную колонию №38. Она находилась на территории самопровозглашённой «лнр».

­ Там условия содержания изменились?

- Конечно. И намного. Порции, которые нам давали, были примерно в три раза больше тех, к которым мы привыкли в Еленовке. На завтрак нам давали даже макароны, да и обед был сносный. В меню даже появились салаты.

Мало того, в день каждому заключённому выдавали по одной буханке хлеба. Для обычного взрослого мужчины это было бы нормально. Для нас, переживших фильтрационный лагерь, это казалось, чем­-то невероятным.

­ Как к вам относился персонал колонии?

- Они не считали нас за людей. По их мнению, мы были террористами и фашистами. А значит, и относится к нам надо было соответствующе. Всех военнопленных просто ненавидели и пытались всячески унижать. Но физически они нас не трогали.

­ В этой колонии, кроме вас, содержались другие заключённые, не военнопленные? Как у вас складывались с ними отношения?

- Вы удивитесь, но многие заключённые в этой колонии поддерживали Украину. Они искренне радовались победам украинской армии на фронте. Поэтому с уважением относились к нашим бойцам.

Многие заключённые, сидевшие за тяжёлые преступления, совершённые ещё до войны, говорили, что при украинской власти в колонии жилось намного лучше. Некоторые даже в лицо охранникам говорили, что им будет не сладко, когда в Свердловск войдут «пиксели». Так они называли наших военных.

«А когда это случится, -­ говорили они, -­ вас посадят в наши камеры. И поверьте, вы ещё тысячу раз пожалеете, что пришли на украинскую землю». И вы знаете, мы тоже верили в это. Может быть такая надежда и помогала нам выживать.

К нашей беседе присоединяется ещё один защитник «Азовстали» Владимир Швец. В плену наш земляк находился на протяжении 10 месяцев. Из них четыре он пробыл в Еленовке. Оставшиеся полгода мужчина содержался в тюрьме на территории страны­-агрессора.

­ Владимир, чем вам запомнился переезд из Еленовки в исправительную колонию строгого режима, которая находилась на территории россии?

- Начнём с того, что в колонии у меня наконец-­то появилась кровать. И я перестал спать на земле. Кроме того, теперь один раз в неделю я мог гарантировано принять душ. Рацион питания тоже изменился: он стал более разнообразным, а сама еда -­ более вкусной.

Но размер порций ­- это было что-­то с чем-­то... Они были намного меньше, чем в Еленовке. Теперь мы жили не в бараке, а в отдельных камерах, в которых находилось до 16 человек.

­ В колонии, насколько мне известно, россияне тоже проводили допросы?

- Это были очень странные допросы. Помню, однажды меня завели в кабинет и попросили представиться. Я назвал своё имя и фамилию, воинское звание. В ответ на это один из инспекторов начал на меня давить.

Он спросил: «Зачем ты нам врешь? Мы знаем, что ты не сержант, а полковник». Я ответил: «У вас есть мой воинский билет, какой мне смысл обманывать?»

Но они продолжали играть в свою игру и задавать провокационные вопросы. Зачем, мне тогда было непонятно. Очень странный метод психологического воздействия на заключённых, как по мне.

Делали и по­другому. Помню, однажды у меня спросили, в каком городе я проживаю. И когда я ответил, инспектор с насмешкой произнёс: «И куда теперь ты вернёшься? Кривой Рог теперь наш!» И ты сидишь и думаешь: такого же не может быть.

И только потом, спустя время, я понял, что они таким образом издевались над нами. Хотели сломить морально, чтобы мы ползали перед ним на коленях и умоляли о пощаде. Но они плохо знают, кто такой украинский воин.

­ Как вы узнали о том, что вас собираются обменять на другого военнопленного?

- Вы не поверите, но об этом я узнал только после того, как состоялся сам обмен. Дело было так: однажды дверь в камеру, в которой я содержался вместе с другими заключёнными, открылась. Инспектор назвал мою фамилию и имена трёх других военнопленных.

По его приказу мы покинули камеру, спустились в подвал и сдали тюремную робу. Нам завязали глаза и связали руки. После этого посадили в автобус и повезли в неизвестном направлении.

В голову лезли разные мысли. Думал, что нас перевозят в другую исправительную колонию. Потом пришла другая догадка: сейчас завезут в поле и расстреляют.

Потом наш автобус остановился, и нас пересадили в самолёт. Летели недолго, сели на бетонку. Вывели и повели в неизвестном направлении.

Затем развязали руки и сняли повязку с глаз. Я увидел перед собой группу неизвестных людей. Один из них сделал шаг вперёд и крикнул: «Ну что, мужики, Слава Украине!». У меня хватило сил выдавить из себя что­-то, похожее на улыбку.

­ Что вы почувствовали в этот момент?

- Радость и большую усталость. При этом нервы были на пределе. Помню, спрашивал себя: «Почему именно я?» Ведь в плену до сих пор находятся много моих товарищей. И все они не меньше меня были достойны попасть на свободу. И я не мог не думать об этом.

­ Оказавшись на свободе, кому вы позвонили в первую очередь?

- Маме. Когда она услышала мой голос, то расплакалась. А вместе с ней расплакался и я. После этого я позвонил своей жене. Услышав мой голос, она тоже разрыдалась. В тот же день купила билеты на поезд, бросила все дела и поехала меня забирать.

­ Какие эмоции вы испытали, когда вернулись в Кривой Рог?

- Когда мы заехали в город, я не отрываясь смотрел в окно и внимательно рассматривал каждую улочку, каждый дом родного города. Я соскучился за всем этим. Тогда я понял, что мне этого очень сильно не хватало. Тем более рядом уже были мои родные.

­ Как и при каких обстоятельствах вы узнали о том, что вашего побратима, Юрия Никитчика, тоже вернули из плена? Какой была ваша первая встреча после возвращения на родину?

- Когда Юра вернулся в Украину, я проходил реабилитацию в одном из санаториев соседней области. Мне позвонила его мама и сказала: «Вова, Юра уже дома!». Когда я услышал эти слова, то меня захлестнули эмоции.

Я подошёл к руководству санатория, объяснил ситуацию и попросил отпустить меня на встречу с другом. Так мне хотелось с ним повидаться.

Однако, мне ответили, что пока идёт реабилитация, я не смогу уехать. Я позвонил Юре и всё ему объяснил. Он ответил: «Ничего страшного, брат, увидимся сразу после того, как ты пройдёшь реабилитацию».

Так и получилось. Когда мы, наконец, встретились, то обнялись, а потом заплакали. С тех пор стараемся видеться как можно чаще.

­ Если оглянуться назад, как вы считаете, выход из «Азовстали» было на то время правильным решением?

- Да. Мы сильно благодарны Денису «Редису» Прокопенко, его команде и Президенту Украины Владимиру Зеленскому за то, что они смогли принять это непростое, но верное решение.

Они сохранили наши жизни. Многие наши бойцы сейчас находятся в плену. Им безумно тяжело, это не передать словами. Но они живы, держатся и надеются на обмен. Это стоило того.

­ Каковы ваши планы на будущее?

- Службу в Национальной гвардии мы не оставим ни при каких обстоятельствах. Сейчас мы проходим реабилитацию. И пока она не завершена, мы наслаждаемся временем, проведённым с родными и близкими.

И в то же время сейчас перед нами стоит другая, не менее важная, задача. Мы хотим «забрать» наших парней из плена. Мы ездим на всевозможные встречи, принимаем участие в акциях в поддержку военнопленных.

И стараемся постоянно напоминать обществу о том, что ребята нуждаются в нашей поддержке и помощи. Мы их обязательно вернём домой. Другого просто не дано.

Владислав ВОЛОБОЕВ